Я, Белых Алексей Павлович, родился в 1923 году в деревне Крутец, Колпнянского р-на Орловской области в многодетно семье.
Отец мой, столяр-краснодеревщик Белых Павел Петрович, по моим теперешним понятиям, был замечательным мастером своего дела. В детстве я его помню почти все время за верстаком или токарным станком.
Наша деревенская хата состояла из трёх частей: жилая комната с печкой, полатями и кроватями посередине – сени и горница, неотапливаемая часть дома, где стоял верстак. Мне он казался таким большим и сложным сооружением, этот станок с двумя деревянными винтами, которыми можно было зажимать доски, бруски различного рода, чтобы строгать, пилить, долбить. В общем, делать необходимые вещи для домашнего обихода, практически для всей деревни: стулья, сундуки, табуретки, рамы для окон. Моё раннее детство прошло под шум рубанка и пилы и пропитано запахом свежих стружек и горячего столярного клея.
Мама, Белых Наталья Ильинична, вела всё это хозяйство. Шестеро братьев. Нас надо было одеть, обуть, обшить, — да мало ли что нужно было делать с этими «неслухами» и «огрызками»! «Неслух» — значит, не слушались, а «огрызки» — огрызались, когда им кто-то говорит по делу. Правда, когда самому старшему из нас, Николаю, исполнилось 18 лет, его женили на девушке из соседней деревни Бухтиярово, Варюшке, чтобы маме помогать по хозяйству. Для нас с младшим братом она была как нянька. После окончания Фошнянской НСШ (неполная средняя школа) я уехал из дома в город Ливны в педучилище. Сколько себя помню, мне хотелось рисовать. В училище нам повезло: уроки рисования и военное дело проводил настоящий художник Сергей Петрович Волков. Во внеурочное время он вёл кружок рисования для любителей. Я был его любимым учеником. Всё было бы хорошо, но началась война. Орёл был занят вражеским десантом, и Ливны, и моя деревня сразу же оказались в глубоком тылу врага. Занятия, конечно, прекратились: мы в оккупации, хотя живых немцев не видели. Помню, зимой 1941, вбегает наша «няня» Варя и говорит, что на улице двое немцев на лошадях и лопочут что-то. Я выскочил на улицу и за огородами в зимнем воздухе увидел длинную колонну войск, а эти двое пытались разузнать дорогу на Бухтиярово. И я понял, что они отступали! Утром на самодельных лыжах я выехал за огороды и вдруг увидел: вся соседняя деревня Бурычки горит. Немцы уходят и сжигают всё на своём пути. Сожгли и нашу деревню. До сих пор перед глазами стоит эта группа, шеренга солдат-поджигателей. Они шли в конец нашей деревни. Это 35 домов в один ряд по берегу ручья Крутец. Наша хата как раз где-то по середине. Запалили и ушли, сказали, что завтра снова придут и погонят всех в Германию. Но мы всё же решили спасать как-то нашу хату. Прямо около неё был колодец. Папа влез наверх сруба, а я из колодца доставал воду ведро за ведром и подавал её вверх на «рогаче» — так у нас называли ухват. В общем, мы кое-что постарались спасти от огня. Я вычерпал почти весь колодец. Одежда на мне заледенела, прямо как панцирь у древнего рыцаря. Потом вижу за огородами какое-то движение. Я незаметно подошел поближе: два человека на лошадях. Слышу, как вдруг один сказал что-то по-русски. Значит, наши! Я выскочил из своего укрытия и помчался к ним. Это были наши разведчики. Я рассказал им обстановку: немцев сейчас нет, но они обещали явиться завтра. Они мне говорят: «Не трусь, пацан, завтра здесь будем мы». И, правда, ночь мы провели в погребе, грея руки над горячими угольями, насыпанными в большой трехведерный чугун. Я, видимо, всё же вздремнул. Слышу, папа кричит: «Вылезайте, наши пришли!». Смотрю, в доме на полу спят солдаты. Около амбаров стоят пушки и палят по деревне Городецкое, гда были немцы. С Новым годом! Посылая снаряд за снарядом, весело шутили наши артиллеристы-огневики. Так встретил я новый 1942 год. Потом пошёл пешком вместе со старшим братом Иваном в Ливны ( 35 км от нашей деревни) в военкомат. Так началась уже армейская жизнь вплоть до марта 1947 года.
Сначала я попал на проверку в спецлагеь НКВД. Не завербован ли я врагом? А что делать? Видимо, надо было так.
Вспомнился случай. Наш эшелон задержался на каком-то тёмном полустанке. Я устал и задремал. Слышу: “ Выходи! Cтройся!” Я встал, шапка пропала, на дворе мороз. У меня был мешочек, cшитый из вафельного полотенца, куда мама нам положила кое-какие продукты в дорогу. Продукты были уже давно съедены, мешочек давно пустой. Я обмотал им голову, и получилось наподобие чалмы. В утренней полутьме выстроились все. Слышу команду: “ Двадцать второй, двадцать третий годы, шаг вперёд! Сомкнись! “ Мы вышли, сомкнулись и зашагали в сторону от остальных. Оказывается, набирали молодых солдат в пулемётную роту пулемётного батальона 358 запасного строевого полка.
Ко мне подошел политрук и увидел у меняна голове “ чалму” и спрашивает: “ Нацмен?”- “ Да нет, шапку кто-то ночью украл.” — “ Рисовать умеешь? “ — “ А откуда вы знаете ? “ . И началось. Вместо того, чтобы как следует изучать пулемёт “ Максим”, мне пришлось оформлять Ленинскую комнату, стенгазету “Пулемётчик” и т.п.
Потом 2КАУ ( второе Киевское артиллерийское училище). Оно было эвакуировано на станицу Разбойщина под Саратовом. Шесть месяцев напряжённой учёбы и 15 января 1943 года — я уже лейтенант-артиллерист и направлен в распоряжение начальника артиллерии юго-западного фронта под Сталинград. К концу войны я уже был гвардии старший лейтенант на майорской должности офицера разведки 88 гвардейского артполка 38 гвардейской краснознамённой стрелковой дивизии.
Война кончилась, и разросшуюся армию надо было сокращать, а меня из полка не отпускают. Оставаться в армии в мирное время не хотелось. В общем, с большими трудностями мне всё же удалось уволиться. С 1946 по 1958 жил в Москве. Работал в клубе фабрики “Красные текстильщики”. Оформлял рекламы для кинофильмов, рисовал лозунги и прочее. Одновременно с 1952 по 1958 учился в МГХИ им. В. И. Сурикова.
Окончив институт, по распределению был направлен в Кострому преподавателем спецдисциплин в Костромское художественное училище им. Н. П. Шлеина. Встретили меня хорошо. Поселился прямо в училище в бывшем кабинете директора А. И. Бузина. Одновременно перезнакомился с художниками. Директором художественной галереи оказался мой однокашник, скульптор А. В. Щепёлкин.
Запомнился такой забавный случай. Сговорились ехать на этюды. Я собрался, в восторге, где-то в лесу, да ещё на берегу Волги! Председатель союза В. П. Хохрин сказал, что поедем на машине, и не надо волноваться. Я с утра был уже готов, но остальные всё ещё собирались, а время шло к вечеру. Поехали. Думаю, хоть напишу вечерний этюд. Красота! Приехали к какому-то дяде Васе. Я отошел посмотреть мотив, полюбоваться. Подхожу, а тут рыба начыпана на плащ-палатку. Мне говорят: “ А кто за тебя рыбу будет чистить?”. Ох, и подвыпили мы тогда в осеннем лесочке на берегу Волги! С песнями возвращались домой. В общем, знакомство хорошее получилось. Свежая уха была очень вкусная!
Ведь как было? После окончания института направили меня в Кострому и сразу дали задание написать портрет караваевской доярки, какой-нибудь героини Соц. Труда, благо, их там много было. Были даже дважды героини. Совхоз “Караваево” гремел тогда, можно сказать, на весь мир. Я поехал туда. Меня сразу повели на ферму, где как раз дойка была. Вдруг из-под коровы сверкнули на меня светло-синие, голубые глаза доярочки Рожиной. Я потом написал её портрет прямо у неё дома и, кажется, за один сеанс. Он находится в Костромском музее изобразительных искусств.
Волга! В холодные ноябрьские дни я увидел, как женщины на затопленной барже прополаскивают бельё в обжигающе-холодной воде и греют руки между коленями. “ Мы на руки не зябкие!” Смеются! Так появилась потом картина “Вечер на Волге”.
По командировке ОК КПСС я попал в Антроповский леспромхоз и впервые увиделнастоящие лесоразработки. Вальщик, вильщик, раскряжевщик, лежнёвка, нижний склад, — всё это я увидел воочию впервые и увлёкся не на шутку. Помнится, сначала на меня смотрели как на какого-то корреспондента, но когда присмотрелись, то увидели, что я работаю, можно сказать, без отдыха, и когда появились первые этюды и зарисовки, заинтересовались.
Такой случай. Уговорил я позировать какого-то начальника, десятника, что ли. Я пишу, он стоит, смотрит на своих рабочих, покрикивает что, мол, плохо работают. В общем, мешает. Как-то во время перерыва и говорят мне: “ Отпусти ты его. Он нам надоел своими придирками. А мы тебе, сколько хочешь, будем позировать”. Тут я понял, что они приняли меня за своего. Это мне и надо было. Такпоявились картины “ Лесоруб”, “Молодёжная бригада”, потом “Сплавщик”и множество этюдов. Всё это постепенно разошлось по всему миру. В разные страны Европы и Азии и даже в Австралию. В Америку сразу ушло около двухсот работ .В 1960 году я был принят в члены СХ ( Союз художников) СССР, а в 1962 был избран председателем правления Костромской организации СХ, где проработал 25 лет. Был членом правления СХ РСФСР, членом ЦРК СХ СССР. Был делегатом всех Съездов художников. Одновременно работал преподавателем спецдисциплин в Костромском художественном училище. Потом, когда училище реорганизовали в Художественно-графический факультет, я отработал там тоже четверть века. А что делать? Надо. Жизнь заставила. К тому же мне было это всё интересно и ново.
В 1962 году я впервые попал на “ Академичку”. Так попросту называют дом творчества художников “ Академическая дача”. Это знаменитое и прекрасное место на Мстинском озере недалеко от Вышнего Волочка в Тверской области. Туда каждые два месяца приезжали в поток , по 50-60 а то и более, художников, поработать на пленере и на полном соцобеспечении. Сначала после грязного московского снега ослепительно чистый снежок “Академички” немного озадачил. Но потом всё стало на свои места. Работалось хорошо. Перезнакомился со всеми художниками из разных уголков страны. Работали с утра до вечера, и сразу было видно, кто чего стоит. Учились у природы и друг у друга. В конце потока все этюды показывались комиссии, которая обходила все мастерские. Председателем комиссии почти всегда был Ю. П. Кугач. Худруком был В. М. Сидоров. В общем, мне понравилось, к тому же, уж не знаю, почему, меня назначили “министром культуры”. По субботам вечерами в “батальной” мастерской устраивались своеобразные вечеринки. Танцевали, пели песни, частушки. Я ,как “министр”, должен был всё это организовывать. Я старался, протёр насквозь новые туфли на цементном полу.
Как-то раз окончился очередной поток. Худруком был замечательный художник из Ленинграда В. Ф. Загонек. На следующий срок он не мог остаться, а нового худрука не могли к этому времени найти и его попросили поработать ещё, а он говорит: “Да что искать-то! Вот стоит Алексей Белых — уже готовый худрук”. Так и пошло. Я проработал худруком вплоть до 1991 года, почти постоянно, но с небольшими перерывами. Последний раз я был приглашен уже в 2000 году. “Академичка” — это не учебное заведение, однако очень большая школа. Но время идёт, и многое постепенно меняется. Изменилась и “Академичка”. Хотелось бы, чтобы и новым поколениям художников она освещала дорогу на трудном пути изобразительного искусства, помогала бы найти свою тропинку, свою дорогу. Это главное!
Мне в этом году, даст Бог, исполнится 85 лет. Я уже старше своих родителей, пережил уже некоторых своих учеников. Как говорят, прошёл огонь, и воду, и медные трубы. Но ещё горит душа, и хочется сделать что-то такое хорошее, чтобы люди посмотрели и почувствовали радость! Аминь!